Затмевая королеву: история первых зарубежных гастролей Большого театра

Ровно 62 года назад, в самый разгар Холодной войны, состоялись триумфальные гастроли Большого театра в лондонском Ковент-Гардене. Они стали эффектной демонстрацией высокого статуса советского балета.

Традиция восторженного отношения иностранцев к визитной карточке отечественного искусства восходит к «Русским сезонам» Дягилева. На протяжении 20 лет, начиная с 1908 года, балетная антреприза собирала полные залы во Франции и Великобритании, породив среди иностранных танцовщиков моду на русские псевдонимы: например, англичане Патрик Хили-Кей и Хильда Маннингс стали Антоном Долиным и Лидией Соколовой соответственно. В Советском Союзе, в свою очередь, делалось все, чтобы превратить Москву в «балетную столицу» мира. Немалый парадокс заключался в том, что многие марксистские теоретики культуры, вслед за писателями Львом Толстым, Николаем Некрасовым и Салтыковом-Щедриным, скептически относились к балету и опере. Эти взгляды разделял и первый лидер СССР, Владимир Ильич Ленин, рассматривавший эти виды искусства как непозволительную роскошь. Против закрытия Большого театра в 1922 году ополчились такие политические тяжеловесы, как Калинин и Луначарский, с молчаливой поддержки Сталина, не только сохранившие сокровищницу балета, но и обеспечившие здание новым фундаментом.

Все это великолепие оставалось достоянием советских зрителей и интуристов: зарубежные фанаты были вынуждены довольствоваться рассказами свидетелей и книгами о Большом театре. Так продолжалось до апреля 1956 года, когда с официальным визитом в Великобританию прибыл Никита Сергеевич Хрущев. Было принято решение развивать культурные связи между двумя странами, и вскоре глава Королевской оперы Дэвид Уэбстер привезет из Москвы радостную весть — Большой театр едет в Лондон! Примечательно, что от чести принять у себя труппу Большого за 2 года до этих событий отказалась Франция, потерпевшая катастрофическое поражение от вьетнамских повстанцев при Дьенбьенфу. Расставание с колониальными амбициями в Индокитае было столь болезненным, что Париж отказал «коммунистическому» балету в выступлении.

Лондонские гастроли Большого планировались на самом высоком уровне. В рамках сотрудничества культурных министерств Великобритании и СССР Королевский балет отправился в Москву, совместно решались и финансовые вопросы. В Лондон выдвинулось около 250 советских артистов, которым на протяжении 2 недель предстояло дать 15 выступлений. Репертуар был утвержден совместно с Госконцертом и включал в себя «Жизель», «Бахчисарайский фонтан», а также прокофьевский балет «Ромео и Джульетта» в постановке Леонида Лавровского. Идея «вернуть Шекспира на родину» принадлежала Большому театру и вызвала энтузиазм британских продюсеров. Любопытно, что, вопреки стереотипам, артисты Большого не получали никакого инструктажа по поведению за границей и спокойно гостили у новых английских друзей и общались с поклонниками. А их было более чем достаточно: за 3 дня до назначенной даты вокруг театра в Ковент-Гардене люди начали образовывать длинные очереди. Участница гастролей, Марина Викторовна Кондратьева, вспоминала:

— Мы гуляли вечером перед спектаклем и увидели, что вокруг театра разложены костры, сидят люди в пледах, с бутербродами, греют на огне кофе. Они проводили несколько ночей перед театральной кассой… Невероятное количество публики на выступлениях поражало. В Москве не продают стоячие билеты. А Ковент-Гарден буквально ломился: люди стояли в проходах между рядами, сидели перед оркестровой ямой, буквально свисали с балконов.

На премьере «Ромео и Джульетты» присутствовали такие знаменитости, как Лоуренс Оливье, Вивьен Ли и Марго Фонтейн. Ожидания лондонских зрителей полностью оправдались: критики подсчитали, что овации длились 90 минут. Прима-балерина Королевского театра Марго Фонтейн не сдерживала слез, описывая свои эмоции:

— Это магия. Теперь мы знаем, чего нам не хватает. Я не могу даже пытаться говорить о танцах Улановой (самая титулованная балерина в истории отечественного балета — прим. переводчика), это настолько великолепно, что я не нахожу слов… Движения ее так совершенны, так плавны и мягки, что в них незаметны переходы. Друзья рассказывали мне о Павловой и ее стиле. Сама я Павлову не видела, но наблюдая Уланову, я понимаю, о чем мне говорят. Конечно, ее нельзя скопировать, но у нее можно учиться.

Сравнению Улановой с иконой русского балета Анной Павловой вторили и английские критики. Арнольд Хаскелл после триумфа «Ромео и Джульетты» писал:

— Уланова, подобно Павловой, совершает чудеса перевоплощения, передавая глубокие эмоциональные пласты в материи танца. Уланова обладает всем — бесподобной техникой, полностью скрытой за формой непринужденного плавного танца, прекрасным интеллектом и великолепной эмоциональностью. Она не просто балерина, царящая на сцене. Она — подлинная Джульетта, чью судьбу мы переживаем.

О ней, не переставая, писала вся лондонская пресса. Неизгладимое впечатление, которое советский балет произвел на лондонцев, лучше всего описывает курьезный случай, произошедший после окончания спектакля «Жизель». На нем присутствовала королева Елизавета, появление которой сопровождалось негласным, но торжественным ритуалом: весь зрительный зал молча вставал, дожидаясь, пока она не займет свое место. Такая же церемония соблюдалась и в конце, когда королева уходила, но после «Жизели» восторженная толпа бросилась к сцене, в громе оваций забыв про традицию, и Елизавета была вынуждена удалиться, никем не замеченная.

Сказать, что труппу Большого театра в Лондоне ждал триумф, — не сказать ничего. Советский балет, бережно хранивший и преумножавший традиции дягилевских «сезонов», стал подлинной сенсацией своего времени, заново открыв перед изумленными иностранцами богатство этой культурной традиции. Об этом с неприкрытой гордостью писала бывшая прима-балерина Мариинского театра Матильда Ксешинская:

— Я плакала от счастья… Я узнала прежний балет. Это был тот самый балет, который я не видала более 40 лет. Душа осталась, традиция жива и продолжается…

Визит 1956 года оставил неизгладимое впечатление в душе британских балетных критиков. В год, на который пришлись потрясения Будапештского восстания и Суэцкого кризиса, Советский Союз, вопреки вражеской пропаганде, смог триумфально заявить о себе с той позиции, которую сейчас называют «мягкой силой».

Руслан Ахметов